Георгий Гуревич - В зените [Приглашение в зенит]
— Мы никак не могли представить себе, что ты изберёшь такую невыразительную цель. Для тебя разработана предельно насыщенная программа, а ты тратишь целый месяц на планету устаревших моделей… Срывается прекрасно продуманный план.
Я приношу извинения. План срывать нехорошо… Признаю…
— Ну а если бы, — любопытствую всё-таки, — если бы вы не нашли меня ещё через месяц… Пришлось бы снова на Землю?..
В глубине души ожидаю, что скажут: “Ах, ты такой незаменимый!”
— Зачем же возвращаться? — удивляется Граве. — Копию сделали бы. Ведь тебя же записали при отправке.
Копию сделали бы! Вот друзья! Потому и искали так лениво.
Копию сделали бы!
И ходил бы по белу свету человек, называющий себя моим именем, помнящий всю мою жизнь, все, чем горжусь, все, чего стыжусь, любящий мою жену, считающий себя отцом моего сына, владельцем моей квартиры, автором каждой странички, написанной мною. А кого из нас вернули бы на Землю? Как разобрались бы, кто настоящий? Хотя разобраться можно: я — то помнил бы про восьминулевых, а он их не видал никогда, перед отлётом был записан. Да, но зато он летал бы на другие планеты, выполняя прекрасно продуманную и предельно насыщенную программу. Набил бы голову более нужными знаниями и повёз бы их на Землю.
— Удивительно жёсткий вы народ, — говорю. — Сделали бы копию, а меня на произвол судьбы…
— Нет, мы нашли бы тебя рано или поздно, — уверяет Граве.
— Рано или поздно? Дряхлого старика, искалеченного нулёвками.
— Нашли бы и исправили. Ноги можно вырастить, молодость вернуть.
— Как это вернуть молодость?
— Ну, проглотил бы хирурга, он разобрался бы…
— Что это значит: проглотил хирурга?
Теперь удивляется Граве:
— А у вас разве не умеют глотать хирургов? Все ещё режут, кромсают, ранят больного человека, толстыми пальцами и инструментами копаются во внутренностях? Но это же так болезненно и так… негигиенично.
Хирургов глотают? Все надо учить заново.
Хирург-ису — искусственное существо. Стесняюсь назвать его машиной. Какая же это машина — с высшим образованием!
С виду он похож на металлическую змею — маленькая головка и длиннющий хвост. На головке глаза и всякие манипуляторы, в хвосте главным образом блоки знаний, как и у Гилика. Кроме того, змеевидное тело меньше травмирует ткани. Проползать удобнее.
Сначала опрос, как в военном деле, точность требуется.
— Ису-хирург, изложи задание.
— Задание заключается в том, чтобы вернуть молодость объекту.
— Как будешь выполнять?
— Объект относится к тому типу сапиенсов, у которых периодизация жизни запрограммирована в железах и мозгу. Я должен посетить необходимые железы и нижний отдел мозга, чтобы переключить их с режима увядания на режим расцвета…
— Как ты будешь производить переключение?..
Здесь записи в моем блокноте обрываются. Я не хотел загромождать страницы названиями органов того сапиенса, всё равно у людей они не совсем такие. Но, насколько я понял, у нас речь шла бы о гипоталамусе и гипофизе.
Наконец экзамен закончен. Подаётся команда:
— Приступаем к миллитации.
Миллитацию мне демонстрируют тут же. Змея-хирург заползает в ёмкий блестящий шкаф, зеркальный даже. Я уже видел такие шкафы, назвать их можно ратоматорами — расстановщиками атомов. Их применяют для копирования и размножения любых предметов, дубликаты пресловутых персиков копировали для меня, пока я лежал больной, нуждался в земной пище. Обычно ратоматоры двойные — кладёшь персик-образчик в левое отделение, из правого вынимаешь точную копию. Здесь же слева был полномерный шкаф размером с будку для телефона-автомата, а справа ящик как бы для второго телефона. Змей заполз в будку, дверца за ним захлопнулась, и когда всё, что надо, отмигало и отгудело, за дверцей ящика оказалась небольшая змейка, копия, но уменьшенная раз в десять, этакий блестящий браслет. И, подняв свою крошечную головку, она просвистела что-то осмысленное о гипофизе и гипоталамусе.
Миллитация — это и есть копировка с уменьшением.
После второго уменьшения браслет превращается в колечко, после третьего — в сверкающую точку, после четвёртого его вообще не разглядишь. После пятого микроскопический хирург сам заползает в пилюлю и её глотают, если болезнь желудочная или лёгочная, или вводят в уголок глаза, или в ухо, или в вену, если надо лечить сердце, или железы, или мозг, как в данном случае[1].
— Вот какие машины делают на Чгедегде, — гордится Гилик. — Экстра-машины. Меня тоже сделали на Чгедегде.
— А зачем, — спрашиваю, — возиться, изготовлять бездушного хирурга? Нельзя ли просто миллитировать опытного врача? Я и сам не отказался бы сопровождать его в качестве корреспондента.
— Трудновато, — говорит Граве. — Мы, биологические сапиенсы, слишком сложны и чувствительны. Нам подай среду благоприятную, воздух, подходящую температуру, еду, питьё. В чужой крови мы просто захлебнулись бы, отравились бы, лейкоциты нас съели бы. Микрокосмос подобен макрокосму. Там и тут сапиенсу нужен корабль с надёжными непроницаемыми стенками, запасами пищи и воздуха, регенерацией, канализацией, системой жизнеобеспечения, да ещё с веером манипуляторов снаружи. Главная трудность — не лечить, а хирурга обезопасить, ради безопасности врача целую ампулу вталкивать в тело.
— Жалко, — говорю. — Я уже настроился на путешествие внутрь. Значит, не получается?
Все ещё злорадствую, когда узнаю, что местные сапиенсы не могут чего-то. Не таким уж младенцем чувствуешь себя.
— Бывали такие экспедиции, — говорит Граве.
И мне показывают документальный фильм. Назывался он “Экспедиция в палец”.
Нежнотелых биосапиенсов уменьшали плавно, не рывками, как хирургов-ису, поэтому внешний мир рос для них постепенно, как бы растягивался и наплывал на зрителя. Вот на экране громадный палец, розовый, с белыми дактилоскопическими узорами. Борозды все шире, вот они уже превратились в чешую. Очень похожи на чешую ороговевшие клетки, сразу видно, что, мы многомудрые — прямые потомки ящериц. Острый нос микроракеты проникает в кровь. И кровь-то на кровь не похожа: студень с волокнами, красными тарелочками и амёбовидными лейкоцитами. Один из них заполняет экран; внутри струи, струи потоков, и узлы, и какие-то зёрна. Наезжаем на зерно, видно, что это станок-автомат, целая автоматическая линия: цепь накручена на него, ниточки подаются, одни пристают, другие отчаливают отталкиваясь. Когда ниточки вырастают, вижу разную форму. Догадываюсь, что заплетённые косички — это ДНК, тоненькие извилистые — РНК, а клубочки — белки. И вижу, как белок прицеливается к другому. Прилип, примерился, словно ключ вставил в замок, искра… и разломал сложную молекулу. С уважением гляжу на свой собственный палец. И у меня такое же производство — автомат-комбинат в каждой клетке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});